Тайна 'Тускароры' - Страница 28

- Перед каким отъездом? - спросил Волин, нажимая стартер. - Разве он уезжал куда-нибудь?

- А разве ты не знаешь? - удивился Анкудинов. - Его и сейчас нет на "Тускароре". Уехал на Филиппины. Там на днях в Себу открывается международный симпозиум, посвященный современным рифовым постройкам.

- Знаю, - сказал Волин. - На симпозиум должен был ехать я, потом решили послать Розанова. Значит, они поехали вдвоем?

- В твое отсутствие все переиграли. Розанов на "Тускароре", а Дымов уехал на Филиппины.

- Павлу Степановичу пришлись по вкусу заграничные поездки, - неожиданно жестко сказал Волин. - Сейчас ему не следовало отлучаться с "Тускароры"... Видите, как вредно директору института уезжать надолго, - усмехнувшись, добавил он после короткого молчания.

И, резко взяв с места, Волин втиснул свою "чайку" в поток машин, плывущий по проспекту Вернадского.

- Я тебя не раз предупреждал относительно Дымова, - сочувственно кивал Анкудинов, положив пухлую красную руку на плечо Волина. - Но это как раз чепуха, что он уехал без твоего ведома. На "Тускароре" спокойнее, когда его там нет. Хуже другое... Он тоже какую-то кляузу на тебя настрочил. Уговаривал и Лухтанцева подписать. Да тот отказался. А заатаковал он умно... На перспективные планы напал: доказывает бессмысленность развертывания стационарных глубоководных исследований. Утверждает, что "Тускарора" - это пока предел и глубже идти - авантюра. Об экономии рассуждает. Вот так... Куда он эту кляузу послал, не знаю. Слышал, что и статью в газету написал... Но статью пока отложили. А кляуза пошла... И вот, думаю я, не за эту ли кляузу ему командировочку на Филиппины какой-нибудь добрый дядя подмахнул?

- Мелочи жизни, - тряхнул головой Волин, круто поворачивая "чайку" на мост, - мелочи, дорогой Иван Иванович. На меня уже столько писали... В конце концов, каждому дано право говорить то, что он думает. Особенно, если человек искренне убежден в своей правоте. Вот и я убежден; поэтому мне легко... отбиваться. Не бывает великих дел без препятствий... Смотрите, красота-то какая, - продолжал Волин, глядя на открывшуюся с моста панораму огромного города. - Особенно люблю Москву вот такой - в неярком солнце, в желтизне осени, в туманной дымке, скрывающей дали... Все мечтаю побродить по ней ночью, когда улицы пусты и гулки и полная луна над кремлевскими башнями... И все не удается... Время, время, до чего ж его не хватает... А на "Тускароре" буду месяца через два. Раньше не смогу.

- А ты смоги, - ворчливо бросил Анкудинов, отодвигаясь и испытующе поглядывая сбоку на Волина. - Смоги, потому что надо. Дымова все-таки нужно на место поставить, когда вернется. Это только ты сможешь. Лухтанцев не сумеет, а я что - только отлаять могу. А ему это бара-бир [Бара-бир (узб.) - все равно]... Он мне уже не раз заявлял: "Вы, мол, тут научный консультант и в административные дела не вмешивайтесь".

- Неужели так и говорил? - удивленно приподнял бровь Волин.

- Ну, если и не так, смысл-то такой...

- Не кажется ли вам, дорогой Иван Иванович, что мы сами иногда склонны вкладывать в слова окружающих несколько иной смысл, чем тот, что в них заключен? Дымов - начальник "Тускароры". Естественно, ему иногда приходится поступать как администратору... Но, при всех его, скажем, спорных общечеловеческих качествах, он энергичный и дельный администратор... Этого у него отнять нельзя. И у меня к вам огромная личная просьба. Не задирайте вы его и не дразните, когда он возвратится с Филиппин. Ведь для него, по-видимому, не секрет ваше отношение... Необходимо создать на "Тускароре" спокойную деловую обстановку... Как говорится, во имя интересов большого общего дела. Иногда ради этого приходится забывать об антипатиях и... симпатиях.

- Послушать тебя... - сердито начал Анкудинов и вдруг осекся. Не отрывая взгляда от лица Волина, задумчиво покачал головой. - Знаешь, Роберт, продолжал он после короткого молчания, - ты становишься все более похожим на адмирала Кодорова. Раньше дело ограничивалось внешним сходством. Я уже не раз говорил: если ему сбросить двадцать лет, а тебе надеть адмиральскую форму, вас, пожалуй, не отличишь... Но теперь ты начинаешь разговаривать и даже рассуждать, как он...

- Это плохо или хорошо?

- Не знаю... Но думаю, человек должен всегда оставаться самим собой.

- Вот мы и приехали, - сказал Волин, резко тормозя. - Конечно, вы правы... Но оставаться самим собой отнюдь не значит оставаться неизменным...

Снова на "Тускароре"

У берегов Симушира буйствовал осенний шторм. Ураган гнал с востока взмученные пенистые валы огромной высоты. Тысячетонными молотами они обрушивались на базальтовые скалы острова. Могучие удары разбушевавшегося океана заставляли содрогаться домики наземной базы "Тускароры". Нити холодного косого дождя хлестали в плотно закрытые окна. Протяжно ухал океан, свистел и завывал ветер; заслоненные ставнями стекла дребезжали от барабанной дроби дождевых струй. И, как лейтмотив чудовищной симфонии шторма, прорывался сквозь тяжелые удары волн и завывания урагана низкий вибрирующий звук - монотонный, стонущий, бесконечно унылый.

- Поет наша шахта-то, - радостно улыбаясь, говорил Кошкин. - Точно севастопольский ревун. Только посильнее... Вот закончим монтаж подъемника, закроем устье и замолчит. А мне даже жалко, что замолчит. Сейчас она как живая разговаривает... В хорошее времечко вы нас навестили, Роберт Юрьевич, продолжал Кошкин. - Посмотрите, настоящий курильский шторм.

- Не видел он их! - усмехнулся Анкудинов. - Чудак ты, Кошкин, погляжу я на тебя.

Анкудинов, Кошкин и прилетевший утром на Симушир Волин сидели в глубоких креслах в салоне наземной базы "Тускароры". Салоном называли угловую комнату самого большого здания наземной базы. Тут стояли два телевизора, рояль, магнитофон, радиола. По стенам тянулись стеллажи с книгами, пол был устлан коврами. Напротив двери между стеллажами находился большой мраморный камин. В камине, излучая приятную теплоту, пылали... электрические "поленья" изобретение Кошкина. Чтобы разжечь этот камин, достаточно было нажать кнопку. При нажиме второй кнопки по салону распространялся устойчивый аромат смолистой хвои. Плафоны, искусно скрытые в стенах, давали неяркий, ровный свет.